Журналист Зарина Ахматова прочла на ZhasCamp лекцию о критическом мышлении в период пост-правды. В нашем интервью она рассуждает о свободе слова и цензуре, о казахстанских медиа, критическом мышлении молодежи и о том, как отличать правду от вымысла.

Лидия Ковалева

– Как вам публика, аудитория?

– Все очень красивые, молодые, с горящими глазами, и им интересно. Встали пораньше, пришли для того чтобы послушать как в Кыргызстане девочки строят спутник. Или пришли послушать мою сессию. Пришли обменяться мнениями, послушать других людей. Что-то для себя сделать, какие-то выводы, поделиться с друзьями. Мне кажется, это очень круто. Я поэтому всегда соглашаюсь, когда меня организаторы зовут прийти, посмотреть на этих людей, которые, как мне кажется, вот по той известной теории, что в обществе есть 5 процентов, которые меняют этот мир, и мне кажется, что как минимум 3 процента из них сидит здесь.

– И как вы считаете, развито ли у молодежи критическое мышление?

– В этом смысле я, наверное, оптимист, но давайте разграничим, молодежь это до 20?

– До 25 лет давайте посмотрим.

– По моим ощущениям общество очень дезинтегрировало: в Алматы, есть много комьюнити по интересам, которые могут никогда не пересекаться. Есть городские люди, которые потребляют информацию только из англоязычных источников, и есть сельская молодежь. Возможно, это две разные группы, которые по-разному потребляют информацию. И, наверное, к сожалению, чаще всего, пока, на данный момент, критическое мышление, это не навык который охватывает 100% населения, или хотя бы 90% молодежи. Но что меня радует то, что я вижу, что, когда я прихожу читать тренинги, они тебя уже воспринимают дружелюбно, но они сомневаются в том, что ты говоришь. Для молодежи перестали существовать авторитеты. Только потому что ты стоишь с микрофоном в руке, это не значит, что ты последняя инстанция, я сегодня это говорила на своей сессии.

Сегодня я на лекции говорила, что первым начал сомневаться философ Сократ. Основы критического мышления принадлежат ему. Он предлагал не верить в какое-то убеждение просто потому, что оно есть. Он предлагал миру сомневаться.

Я очень оптимистично настроена в отношении молодых людей, потому что мне кажется, они другие. То есть, если раньше я не чувствовала поколенческой разницы, она не была так ощутима, то теперь дети, которые выросли в интернете, гораздо более критически воспринимают информацию, хотя бы потому что они знают, что кроме телевизора есть еще интернет.

– Как вы считаете, молодежь сейчас получает информацию из традиционных СМИ или больше из социальных сетей?

– Я думаю, что наше с вами поколение уже давно не берет информацию из классических СМИ: телевидение, газеты. Я не помню, когда я в последний раз покупала газету. Кажется, это было лет 10-12 назад, когда я поступала в университет и мне нужно было посмотреть, прошла ли я по гранту. Но может быть еще, когда давала объявление, что теряла. Кстати, в Европе еще до сих пор есть тренд: там ждут утреннюю газету. Это культура. Понимаете, газета в Европе и газета у нас, это немножко разные газеты. Поэтому, я более того скажу, что не только молодежь стала использовать, потреблять информацию из новых источников, из новых медиа. Моя мама тоже не смотрит телевизор и сидит на Facebook. Но я знаю, что есть взрослое поколение, ровесники моей мамы, наших родителей, которые тоже потребляют информацию из интернета, но это сайт Одноклассники, где они не проверяют фейковые новости, и свято какими-то коммунами ходят по этим интернет-пространствам и верят, что Америка завоевывает пост-советское пространство.

Раньше молодежь читала газеты, потому что не было интернета, теперь молодежь читает интернет, но это не значит, что здесь истина. Это свобода, но и пространство фейк-ньюс, которые чаще всего формируются в интернете, а классические СМИ – это чаще всего источники пропаганды, если мы говорим об искаженных новостях.

– А какой информации, как вы считаете, молодежь склона доверять?

– Мне кажется, в каждой среде есть свои лидеры мнений. Человек, которому ты доверяешь, которого ты фолловишь и ждешь какого-то контента, ты ему симпатизируешь и к нему менее критичен настроен. Вы же к своим друзьям или к своей маме не относитесь критично, вы им доверяете. Мне кажется, кстати, что покупные блогеры, вайнеры или те люди, которые продают свои площадки под свое собственное СМИ, не многим больше отличаются от газет и телеканалов, которые размещают платный контент. Мне кажется, это опасно тем, что у этих людей, у блогеров, есть своя аудитории, которая им доверяет и менее критично от них воспринимают информацию.

Дело в том, что их кредит доверия используют в своих целях, и за это они получают какие-то финансовые бенефиты.

– Можете дать совет, как отличить манипуляцию от объективной информации?

– В двух словах, это очень простые правила, но это как личная гигиена. Первое, вы должны обратить внимание на источник, что за сайт это публикует. Найти подтверждение минимум еще в двух источниках. Это должен быть не просто перепост или перепечатка. Это должны быть реально другие источники, другая редакция, которая проверила эту информацию или опровергла ее. То есть, нельзя слепо верить, тому, что написано: «ШОК!!!». Если апеллируют к вашим эмоциям – это тоже технология, которую используют.

Нужно проверить, кто комментатор, кто журналист – загуглите это. Если размещен какой-то визуальный материал, будь то картинка или видео, то картинку нужно забросить в гугл, и посмотреть, когда она впервые использовалась. Очень часто это может быть постановочное фото.

Есть такая известная фотография: нарисован силуэт женщины на асфальте, и в нем лежит маленькая девочка. И как только не подписывали эту фотографию: что это жертва Крымской войны, Сирийской войны, беженка. Потом выяснилось, что это ближневосточный блогер фотографирует свою маленькую племянницу по-разному, делает постановочное фото.

У Сократа был прекрасный тезис: «Единственное, что я точно знаю, что я ничего не знаю», об этом нужно помнить, это помогает сомневаться и по крайней мере идти в сторону истины.

– По вашему ощущению, часто ли казахстанские СМИ манипулируют общественным мнением?

–Да, часто, если коротко. К сожалению, это правда. Я не могу винить в этом только журналистику, я думаю, что это такой больше философский вопрос, больше риторический вопрос, кто виноват, в том, что мы живем в стране, где мало политических свобод и где они в определенной степени ограничены, и в том числе свобода на доступ к информации.

У всех у нас есть право знать, как живут чиновники, которым мы делегируем свои голоса. У всех у нас есть право выбора, выбирать того или иного чиновника. И это не является экстремизмом, это нормальный порядок вещей. У каждого из нас есть право на объективную информацию. И то, что сейчас мы проводим тренинги, как отличить ложь и вымысел от правды –это, во многом, спровоцированная ситуация, в которой мы живем. Виноваты в ней не только журналисты, виноваты в ней и люди, которые соглашаются со всем и не хотят перемен, им это удобно. Да, конечно и власть, которая делала все в последние годы, чтобы так случилось.

Журналистика в последние годы, возможно, становится очень технологичной, но не свободной. Потому что все СМИ, практически все СМИ, аффилированы с государством, а если у СМИ есть хозяин, назовем это так, то оно будет вынуждено обслуживать интересы этого хозяина.

– Каким СМИ можно доверять?

– Я люблю читать колонки, какое-то авторское высказывание, которое в наших условиях можно назвать смелым. Люблю читать Мади Мамбетова, уважаю Гульнару Бажкенову. И это так плохо, что этих людей 5-10, которые постоянно везде ходят по кругу, публикуются и новых имен почему-то не появляется.

– Насколько тяжело сейчас молодым ребятам пробиться в журналистику?

– Вы знаете, на самом деле я начала работать в журналистике с первого курса, это уже где-то 10-11 лет назад. И при прочих равных условиях в журналистике работает тот самый социальный лифт. Ты, не имея денег и связей, но имея голову на плечах, некую долю трудоспособности и упорства, быстро можешь сделать себе имя в журналистике. Потому что здесь очень трудно по блату куда-то пройти, потому что ты каждый день доказываешь своими текстами, сюжетами или другим контентом, который ты создаешь, ты годишься для этой работы или нет, и здесь вот честно все на самом деле.

Другое дело что с этой честностью потом очень сложно работать в каких-то больших СМИ, и ты в эфире республиканского канала вряд ли выскажешься, если запретили показывать митинги, то ты, какой бы ты талантливый не был, ты конечно не покажешь.

– И последний вопрос, как вы относитесь к новому закону о защите детей от нежелательного контента?

– Есть в политологии такая концепция, называется секьюритизация. Ее используют в науках о безопасности. Это когда угрозу чего-то сильно тиражируют и настолько заглушают, что потом дают себе право, часто это делает государство, принимать на этот счет какие-то экстраординарные меры. То есть, мы же сегодня боимся террористов, радикалов. Вы не видели этих людей вживую, и вдруг, в СМИ или от политиков вы чаще и чаще слышите, как все это опасно, и вдруг в какой-то момент, парламент принимает драконовские поправки к закону о СМИ, где запрещается доступ к деструктивному контенту и заодно еще к 110 сайтам, которые предоставляли альтернативную информацию.

Очень часто власть или те авторы, которые это делают, злоупотребляют доверием общества и говорят: «Мы идем вас защищать, для этого нам надо запретить это и это», и напуганный человек говорит: «Конечно, все запрещайте». Это довольно скользкая ситуация.